Война уже была позади. Наступил страшный 1946 год. Жестокие суховеи обуглили землю, убили семена. «Излишки» урожая сорок пятого изымались силой. Помню: пришли к деду моему, Артему Семеновичу, вооруженные люди, коротко и жестко сказали: «Показывай, где хлеб…»
И полезли на чердак. Дед, потрясенный, размазывая слезы по усатому лицу, сокрушенно и горько говорил своим домочадцам:«Все под метелку забрали… Если бы это сделали румыны, было бы не так обидно. А так свои, «товарищи».
Наступившая зима принесла вместе с трескучими морозами голод. Десятки людей, лишенных пищи, обессиленных, падали и умирали. Врачи были беспомощны: единственное лекарство, которое могло спасти, — хлеб, а его не было. Умер и мой дед.
В эту зиму был создан колхоз имени Татарбунарского восстания. Большинство колхозников сорок первого года сразу вступили в него. С неохотой, сопротивляясь, шли в колхоз единоличники-середняки. Вот что рассказал недавно вернувшийся с войны Иван Никифорович Чумаченко, возглавивший одну из инициативных групп:
«Мы получили указание гнать коллективизацию до ста процентов. Ходили по дворам, уговаривали, убеждали. Многие писали заявление неохотно, с оглядкой: «А что будет? А как будет? Лучше повременим, посмотрим, что получиться из всего этого».
В колхоз вступили бывшие фронтовики Григорий Чумаченко и Василий Сирота, назначили их позже бригадирами. Председателем колхоза выбрали Михаила Андреевича Сироту. Среднего роста, крепкий, с энергичным волевым лицом и умными пытливыми глазами, он за дело взялся горячо и уверенно, преисполненный желания построить подлинно коллективное хозяйство. Часто любил повторять:
«если работать, то на совесть, иначе не стоит».
На Маскисовке мужики уважительно говорили:
«Миша Андрейка (так его ласково называли односельчане) — грамотный, он во всем разбирается, на все вопросы может дать ответы. И говорит по-русски. Это от книг…»
От книг и, конечно, от матери, уроженки из Русской Ивановки. Закончив четыре класса церковно-приходской школы с отличием, дальше учиться не пошел, хотя возможности были: отец считался крепким хозяином. Михаил стал рьяным помощником отца, добросовестно и азартно осваивая тонкие премудрости хлеборобского дела. После смерти родителя весь отдался работе на земле. Прикупил несколько гектаров пахотной земли, на Белолесской горе заложил большой виноградник европейских сортов, ежегодно добивался высоких урожаев. Культура возделывания полей вызывала удивление: откуда это у него? А молодой Михаил Сирота по ночам читал агрономические журналы: думал, сопоставлял, анализировал. Находил радость, даже в незначительных успехах, вдруг открывшихся возможностях.
«Культурный хозяин» — восхищались соседи.
Но мало кто знал о его умственных запросах. Он читал не только газеты, интересуясь современной политикой, но и обстоятельно изучал историю. На его столе лежала объемистая книга Н. М. Карамзина «История Государства Российского».
Свое хозяйство — понятно. Но как начать работу с людьми, как зажечь их верой в коллективный труд, что предпринять для успешного продолжения по неведомому, трудному, порой противоречивому, до конца самому неясному пути. Какую выработать программу действий, чтобы люди поверили в тебя как в руководителя? Опыта никакого, а все смотрят на тебя с надеждой.
Весной в огородной бригаде участки вскопали лопатами, в поле сеяли вручную, пахали на коровах, которые тоскливо озирались на своих хозяек, изможденных черных женщин, плакавших и проклинавших все на свете.
Однако время шло. Выпали обильные теплые дожди, заколосились хлеба, молодо и радостно взметнулся вверх подсолнух, покрылась сочной темно-зеленой листвой виноградная лоза. Виды на урожай были хорошие. Зазвенел женский смех, полилась мягко и красиво песня. Председатель Михаил Андреевич в клетчатой рубашке, с закатанными до локтей рукавами на стареньком велосипеде мотался по полям. Он все хотел увидеть, во все вникнуть, потолковать по неотложному делу с бригадирами, подбодрить женщин веселой и острой шуткой. Я видел, как те, белозубо улыбаясь, задиристо говорили:
— Становись с нами на рядок, председатель, аль разучился держать сапку в руках, аль загордился?
И, принимая шутливый вызов, Михаил Андреевич ложил у дороги свой велосипед:
— Ну, коль так стоит вопрос, я готов тряхнуть стариной. Только, чур, не отставать.
И он вел свой ряд через все гоны, идя впереди женщин:
— Что ж вы, девочки, притихли? Заводите песню.
И не дожидаясь, сам начинал широкую, бодрую мелодию, женщины подхватывали, и печаль, и заботы, и сомнения отодвигались, уходили далеко в сторону. Песня высветляла души, звала к жизни.
В конце рядка он вытирал шершавой ладонью капельки пота со лба, улыбаясь и блестя глазами, спрашивал:
— Ну что, мои дорогие, есть еще у нашего председателя порох в пороховницах?
— Есть, есть» — отвечали те и по-доброму смеялись.
Что-то в нем было от шолоховского Давыдова. Во время косовицы он сутками пропадал в поле. На Глубокой Балке стучал первый и единственный комбайн «Сталинец-6», на котором горделиво восседал Иван Табачок. А косили лобогрейками. Пять–шесть косилок тянул трактор, снабженный мотором из гнездиловской маслобойки.
Бывало, не ладилось, качество работы оставляло быть лучшим. Тогда председатель брал вилы и занимал место уставшего или неразворотливого колхозника на лобогрейке. Ловко и сноровисто ложил валки и не уходил, пока не убеждался, что качество и темп работы хорошие.
Однажды он проработал всю ночную смену на молотилке, и люди убеждались, как искренно и глубоко переживал председатель за судьбу урожая.
Осенью, по завершению работ, в просторных комнатах детского сада устроили праздник, веселый и беззаботный. Столы ломились от яств, искрилось вино в пузатых пляшках. Играла гармошка взахлеб, и торопливо, громко и нестройно рвалась из раскрытых окон старая, трогающая душу песня.
Михаил Андреевич, чисто выбритый, в новой рубашке с отложным воротником, веселый и хмельной, много смеялся и шутил, кого-то обнимал, с кем-то чокался. Вдруг приподнялся и властно сказал: «А теперь валец». Музыкант рванул мехи, и председатель, обхватив тонкую талию доярки Лукерьи, пустился в танец, который танцевали по-народному, вприпрыжку. За ним последовали остальные. Я и сейчас вижу его большую загорелую руку и азартный блеск в глазах.
В 1948 году вырастили отменный урожай, рассчитались с государством. Засыпали семенной фонд и дали колхозникам по три килограмма на трудодень, не посоветовавшись с вышестоящими органами. Здесь и началась его драма.
– Как? — загремели из начальственных кабинетов — Почему не сдали дополнительные внеплановые тонны хлеба? Где чувство государственной ответственности председателя?
И на общем собрании колхозников весной 1949 года он был снят с поста председателя.
Его сын, Виталий Михайлович, рассказал мне, что после этого вопиющего факта несправедливости, отец замкнулся в себе, но никогда не возмущался, не выражал недовольства. Его назначили звеньевым по огородничеству и виноградарству. Он занимался выращиванием саженцев с той серьезностью и добросовестностью, как и всем, что делал раньше. Михаил Андреевич часто ездил на своем неизменном велосипеде под Борисовку, где им был заложен фруктовый сад. У него были планы широкие: хотелось работать творчески и увлеченно, выращивать новые, невиданные здесь, сорта. Ему хотелось, чтобы его дети, сын и две дочери, росли добрыми, справедливыми и работящими, хотел увидеть их счастливыми. Не суждено…
Судьба распорядилась по-другому: он трагически погиб летом 1952 года на сорок седьмом году жизни. Вез ящики на Ставище, в огородную бригаду. На спуске измаильской дороги необъезженные молодые кони чего-то испугались, рванули в сторону, вожжи оборвались, Михаила Андреевича выбросило из шарабана и он попал под колеса.
Время определяют люди, их характеры и поступки. Михаил Андреевич Сирота жил по законам своей совести, а она диктовала ему любовь и уважение к людям.
Использованная литература:
Очерк написал мой учитель, Михаил Васильевич Плотный. Из книги «Татарбунары и татарбунарцы», 10. 02. 1996 г. На фотографии фронтовик, председатель колхоза имени Татарбунарского восстания с 1946 по 1952 годы Михаил Андреевич Сирота.
Комментариев нет:
Отправить комментарий